Она танцевала под музыку ветра.
"Как она может танцевать сейчас, как позволяет ветру ласкать лицо, как?" - спрашивали они.
"Посмотрите на нее," - отвечали им. "Посмотрите на нее." И они смотрели и видели. Они видели, как изранены ее ступни, как дрожат ее руки.
" Как она может смеяться теперь, как она не плачет, как не болят ее глаза от непролитых снов?" - кричали они.
"Поймите ее," - говорили им. "Почувствуйте ее". И они чувствовали. Они поняли. Ее глазами смотрело горе. Ее смехом звенела боль.
"Кто она, зачем, почему не помогут ей?" - в отчаянии заламывали руки. "Спасите нежность ее, жизнь ее спасите, не проливайте кровь!"
"Оставьте ее." - приказали им. "Забудьте."
а они не забывали ее, танцующую, летящую, и кровь ее, оросившая землю под их ногами, стала для них священной, и мысли ее они видели во сне. И они не знали ее имени и не видели ее дороги, и не слышали ее голоса и не видели ее слез - они помнили, как она кружилась, сияющая, святая, чужая, в другом "теперь".
и они ловили ветер и спрашивали, как найти ее, а он молчал, и они гонялись за солнцем и прятались от луны, и осенью пропахли их души до самых костей - а они искали место, где танцевала она.
и, ослепнув, горького полынного чая испив, камни полюив за отзывчивость, остановившись вдруг, они вспомнили, что она танцевала для них.
они вспомнили, как плавно двигались ее руки, как нежно закрывала она глаза руками - они вспомнили, что она танцевала, чтобы они могли заплакать и однажды станцевать для нее.