я, конечно, знал, что со мной что-то не так, но даже и не подразумевал, насколько, пока не взял за руку покоривший меня летний день, и он показал мне, до чего я отвратителен, а я вместо отвращения почувствовал только странную смесь гордости и безразличия, и теперь я даже не знаю, что с собой делать, потому что воспитывать уже поздно, петь панихиду рано, а спасти все равно не получится - мне слишком далеко до барона мюнгхаузена, да и болото, из которого надо себя вытаскивать, я еще не придумал.
начать и закончить следует тем, что ни тонуть, ни спасать утопающих я никогда не умел как следует, вечно у меня все получалось через неизвестные па, балетмейстеры крутили носами, но я-то знал, что толпа мне аплодировала, потому не переучивался, и спасенные (или утопленники - кто их знает, я всегда путаю!) были так благодарны, что иной раз не стремились свернуть мне шею, поэтому я не спешил переучиваться, а теперь момент настал, а я все не могу подать руку сам себе, чтобы вскарабкаться наконец на этот чертов уступ и посмотреть на закат в двойном одиночестве, но тьма опускается на город, а я все еще застывшей летучей мыслью переживаю свой несвершившийся полет, и только неоформившееся пламя геенны огненной жжет затылок, но это, кажется, единственное, что теперь поправимо - я умею договариваться с дьяволом, потому что в последнее время только он и может меня слушать, а мне, впрочем, и вовсе не нужны никакие слушатели, потому иногда мне кажется, как это ни парадоксально, что я почти счастлив, и для счастья мне не хватает только идеальной правильности в себе, и до сегодняшнего дня я был уверен, что осталось совсем немного и что мое "не так" можно исправить путем собственного целительного вмешательства, но потом все изменилось.