чудатковатая нежность в движениях тех, кто любит.
знаешь, забавная история: сегодня весь день я не мог целовать свои сны - мне снилось небо, необъятное, как моя будущая старость, и мне не хватало рук, чтобы обнять его, и дыхания, чтобы согреть его вмерзшие в костяк легкие. что-то горело в полнеба ослепительно, ярко - я подошел ближе, поднес руки, и рук не стало; я всегда их берег, собственные кисти казались мне произведением искусства, и я обиженно уставился в самый центр сверкающего шара, и он навсегда отпечатался у меня на сетчатке. в повременной безнадежности смены дня и ночи я вижу этот темный круг, знаешь, это как негатив фотографии - по сравнению с ним все остальное становится светлым и выцветшим.
когда я проснулся, в кончиках пальцев покалывало теплом. я посмотрел в зеркало и секунду вместо себя видел ослепительное пламя. сразу после этого мне удалось проснуться в собственном теле, здравом у ме и твердой памяти. я помнил, кем я был перед тем, как заснул; это дорогого стоит.
неразорвавшиеся снаряды следует хранить в музеях; если сам ты не убил человека, значит - непременно взорвешься в теплых ладонях археолога; когда-нибудь тебя покроет слой горячего пепла, или соленой воды - какая, к чертям, разница, рано или поздно это случится, вот в чем ужас!
знаешь, когда ты видишь небо во сне, ты пытаешься заменить настоящую глазурную голубень на синтетический концентрат. и я встал прямо под заснеженным солнцем, и откинул голову назад, и небо, как через воронку, лилось в меня через лишившиеся защиты глаза, растекалось по стеклам очков, ястоял по колено в небе, и оно перехлестывало через край меня. я смотрел вверх. вверх смотрело в меня.
потрясенный электрическим щоком, я дал себе слова никогда больше не заменять настоящее искусственным.
проснувшись в следующий раз, я закричал от боли в обугленных своих руках, вместо прядей волос разбирал струи огня.
я горю, горю страшно, и ты горишь тоже. тех, кто себя затушил, обходим, над кучей палящих углей стоим, молитвенно руки сложив, выдавая по слезинке из скудных запасов. обнимаем новорожденных и тонем в новоявленном пламени.
мы все вопим на разные голоса от боли, но даже боль кажется нам больше заслуживающей внимания, чем те, кто так и не смог загореться.