vae soli, vae mihi
они складывались от боли пополам. у них небо было сном начинающего убийцы, земля трескалась под ногами, как стекло, из которого делают холодные елочные шары, а листья с деревьев начинали облетать, пораженные странной болезнью.
болезнь называлась сердце.
в редкие минуты просветления - или, может быть, помутнения - они жалели себя. себя они любили почти бесстыдно, захлебываясь - в те моменты, когда, изможденные, брошенные, не вызывали жалости у собственных жестких - жестоких? - отражений. тогда они выплескивали свою боль в слова, тонули и уходили за ней, оставляя только необычайно четкие следы - следы, омытые слезами, со временем засыхают и становятся слишком четкими для человеческого глаза.
они обещали себе, что обязательно станут нелюдьми и вот тогда будут ее достойными.
а до тех пор ковали себе доспехи для сердца - из равнодушия, разочарования и терпения.
кузнецами были те, кто уже успел их бросить.
мне действительно очень плохо. простите за бездарность. мне почему-то кажется, что так надо
болезнь называлась сердце.
в редкие минуты просветления - или, может быть, помутнения - они жалели себя. себя они любили почти бесстыдно, захлебываясь - в те моменты, когда, изможденные, брошенные, не вызывали жалости у собственных жестких - жестоких? - отражений. тогда они выплескивали свою боль в слова, тонули и уходили за ней, оставляя только необычайно четкие следы - следы, омытые слезами, со временем засыхают и становятся слишком четкими для человеческого глаза.
они обещали себе, что обязательно станут нелюдьми и вот тогда будут ее достойными.
а до тех пор ковали себе доспехи для сердца - из равнодушия, разочарования и терпения.
кузнецами были те, кто уже успел их бросить.
почему тебе плохо?
это почти прошло.
я думаю, переболею.
мы ужасно рассорились с одной девушкой. это было классическое тесно порознь, пусто вместе
и я не знаю, что делать.