vae soli, vae mihi
снова: апрель заявляет на небо свои права, а я кричу - давай же, давай!
только представьте себе, каково это - когда солнце так далеко, что над растрескавшейся красной пустыней всходит маленькой, с сириус, звездой, а света дня не достаточно, чтобы читать выдуманные рукописи!
это почти самое страшное, что я могу представить.
если бы я только знал, что говорить людям, которые ищут во мне опоры - я не побоялся бы заключать договоры с самим дьяволом, ходить по краю, пять лет жизни отдал бы, чтобы знать, о чем сказать людям этого мира, где пьют слишком много абсента. в крученых завихрениях воздуха, рвущегося из-под трамвая под колеса черт знает куда, бабоньки по-деревенски подвязывают платки и идут служить старообрядческий молебен по отгоревшим в кострах инквизиции деревьям
все вокруг все время умирают и возрождаются заново, один я стою столбом как дурак и жду, пока апрель соизволит развязать мои занемевшие руки.
тоже мне, повелитель птицы феникс.
только представьте себе, каково это - когда солнце так далеко, что над растрескавшейся красной пустыней всходит маленькой, с сириус, звездой, а света дня не достаточно, чтобы читать выдуманные рукописи!
это почти самое страшное, что я могу представить.
если бы я только знал, что говорить людям, которые ищут во мне опоры - я не побоялся бы заключать договоры с самим дьяволом, ходить по краю, пять лет жизни отдал бы, чтобы знать, о чем сказать людям этого мира, где пьют слишком много абсента. в крученых завихрениях воздуха, рвущегося из-под трамвая под колеса черт знает куда, бабоньки по-деревенски подвязывают платки и идут служить старообрядческий молебен по отгоревшим в кострах инквизиции деревьям
все вокруг все время умирают и возрождаются заново, один я стою столбом как дурак и жду, пока апрель соизволит развязать мои занемевшие руки.
тоже мне, повелитель птицы феникс.